Станислав Славич

ПРИТЧА О КОРАБЛЕ

Пьеса

ПЕРСОНАЖИ:

Капитан.

Портрет Старика.

Жена капитана.

Старший помощник капитана.

Инспектор полиции.

Доктор.

Стюард.

Стюардесса.

Негр.

Негритянка.

Пассажир.

Первый полицейский.

Второй полицейский.

Боцман.

Первый астроном.

Второй астроном.

ГОЛОСА:

Затейника.

Вахтенного штурмана.

Радиста.

Механика.

Старшей коридорной.

Салон в капитанских апартаментах на корабле. Капитан сидит за столом. Над ним висит на стене большой портрет Старика. (Позднейшее примечание: в 1967 г., когда была написана пьеса, под Стариком подразумевался все-таки Сталин, попытки реабилитировать которого предпринимались в эпоху Брежнева. В настоящее время это может быть какой-то другой портрет. Существенно и важно то, что он живет, гримасничает, улыбается, хмурится — играет свою роль. Тут мы воспользуемся сегодняшними технологическими возможностями.)

В иллюминаторы доносится музыка и шум порта. Если хотите, эта музыка (или песня) могут характеризовать наше время. Резкий телефонный звонок. Капитан поворачивается на вращающемся кресле и нажимает рычажок на небольшом пульте. Загорается лампочка, и тут же слышится голос механика:

Голос механика. Мастер? У вас есть кто-нибудь?

Капитан. Никого. (Он поднимает голову к портрету.) Кроме Старика.

Голос механика. Мне не до шуток. Эти фараоны перерыли все, что могли. Первый раз вижу таких таможенников. Да и таможенники ли они? Самое смешное: контрабанда их не интересует. Спрашивал: чего ищете? Молчат.

Капитан. Где они?

Голос механика. Послал к черту.

Капитан. Значит, придут ко мне.

Пo-прежнему горит лампочка, и капитан выжидательно держит руку на пульте. Но динамик молчит, из него слышится только потрескивание да все тот же шум порта и музыка. Это молчание разряжается было снова хриплым голосом:

— Будь я проклят, если еще хоть раз...

Но в это время раздается стук в дверь, и капитан, отпустив рычажок, гасит лампочку, прерывает голос. Стук повторяется. Заходит Инспектор полиции.

Инспектор. Это я, капитан.

Капитан. Я понял. Проходите, садитесь.

Инспектор. Отличное у вас судно. И название под стать. Альфа — всегда самая яркая звезда в созвездии.

Капитан. А мне от него вдруг запахло Апокалипсисом…

Инспектор. Вот как? Не думал, что вы читаете такие книги.

Капитан. Чем же вы нас обрадуете?

Инспектор. Нечем.

Капитан. А вам не кажется, что все это блеф?

Инспектор. Напишите расписку, снимите с меня ответственность и можете плыть, куда угодно.

Капитан. А если без расписки?

Инспектор. Тогда я приду к вам не в роли таможенника, а как полицейский. Мне самому, признаться, надоела эта комедия. Вызову портовые власти и вручу официальное предупреждение.

Капитан. Так... Дело получит огласку, что уже нежелательно. И само предупреждение будет достаточно хитро составлено; то ли есть истинная угроза, то ли ее нет? А кто возместит убытки, если это окажется все-таки блефом, провокацией?

Инспектор. Вы говорите так, будто я рад этому, будто я участвую в чьей-то игре. А игра-то ваша. Вы боитесь огласки, не хотите пугать пассажиров и даже собственную команду, и вот мы валяем дурака, играем с злоумышленниками в прятки... Комедия! А речь идет о человеческих жизнях.

Капитан. Простите, но вам не понять меня.

Инспектор. Ну конечно! Куда уж нам понять вашу загадочную душу!.. Но знаете, в прежние времена, когда судов под вашим замечательным флагом на больших международных линиях почти не было, жилось как-то спокойнее…

Капитан. Многих новых флагов вообще не было.

Инспектор. А теперь такая кутерьма!.. Беженцы, заложники, демонстрации, провокации, захваты, взрывы, террор...

Капитан (не без иронии). И во всем виноваты, конечно же, мы...

Инспектор (принимает его тон). Нy а кто изначально заварил эту кaшу?

Капитан. Изначально? По-моему, Иисус Христос. Это он говорил где-то: не богатые ли угнетают вас? Эдакий риторический вопрос, после которого и началось выяснение отношений. Но в нашем-то случае может быть просто гнусный слух...

Инспектор. Вряд ли. Слишком злостно. И потом такие слухи — обоюдоострое оружие. Завтра оно может обернуться против того, кто воспользуется им сегодня.

Капитан. На эвакуации пассажиров вы не настаиваете, вывести из акватории порта не требуете…

Инспектор. Всему свое время. Дай бог, чтобы это и не понадобилось. Я пока предлагаю другое — прекратить маскарад. Пусть полиция придет на корабль как полиция. Соберите команду, объясните, в чем дело...

Капитан. А после этого застрелиться?

Инспектор. Зачем же так сразу?

Капитан. Потому что через пять минут разбежится команда, через десять — пассажиры, а через полчаса на репутации судна можно ставить крест. Вы знаете, что у кораблей тоже есть репутация?

Инспектор. Хотел бы я знать, что для вас все-таки важнее — эта самая репутация или жизнь людей?

Капитан. Вы знаете, что такое баратрия? Злоумышленное действие капитана во вред судовладельцу. А судовладелец у меня государство, с ним шутки плохи.

Инспектор. К счастью, ваше государство меня не касается. Разбирайтесь с ним сами, а я простой полицейский. И потом давайте точнее: баратрия — это также действия во вред грузовладельцу...

Впервые оживает портрет на стене. Старик делает гримасу, изображающую что-то вроде: ишь ты, мол, какой умный…

Капитан. Итак, что еще предлагает полиция?

Инспектор. Есть же у вас надежные люди, на которых можно положиться…

Капитан. Разве они не перевелись?

Инспектор. От вас это вдвойне любопытно слышать.

Капитан. Ах, инспектор! Вы добрый человек, и вообще у вас здесь, на Западе, куда ни плюнь, везде добрые люди. И один из них подложил нам эту пакость. (Пауза.) Вы в чем-то вините нас — наверное справедливо. Беженцы, заложники, преступники… Но и мы от вас нахлебались. Мечтали о свободе и демократии, а получили как бесплатное приложение растление нравов, детскую проституцию.

Инспектор. Будто раньше у вас этого не было…

Капитан. Было, но не в таких размерах. Было и многое другое, о чем страшно вспоминать. Но если прежняя жизнь и власть была временами ужасна, то нынешняя — отвратительна. Поверьте.

Инспектор осторожно встает с кресла, напряженно к чему-то прислушивается и неслышно, на цыпочках идет к ведущей в коридор двери. Капитан удивленно следит за ним, ожидая, видимо, что будет дальше.

И снова оживает портрет на стене. Старик с портрета, глумливо усмехаясь, подносит палец к виску и вертит им, будто показывая: крыша, мол, у чудака поехала. Но в этот момент раздается стук в дверь.

Капитан (не сразу). Войдите.

Заходит стюард, неопределенного возраста всегда улыбающийся человек. На этот раз он улыбается виновато.

Стюард. Простите, мастер. Я не знал, что у вас гость.

Капитан. Хорошо, что там?

Стюард. К вам посетители.

Капитан смотрит на инспектора, тот дожимает плечами.0

Капитан. Ужасно вовремя. Давайте их сюда.

Когда стюард выходит, капитан вопросительно поглядывает на инспектора, но тот молча отходит к иллюминатору и поворачивается спиной, не желая вмешиваться в происходящее.

Старик на портрете удивлен и выражает это гримасой.

Снова отворяется дверь. Ее открывает стюард, пропуская в салон чету негров.

Капитан встречает их стоя.

Капитан. Прошу садиться, мадам. (И обращаясь к мужчине): Я вас слушаю.

Негр. Не беспокойтесь, капитан. Мы на одну минутку. Хотим поделиться своей радостью. Мы сегодня поженились...

Капитан. Поздравляю. И вас, мадам.

Негр. ...И хотели бы совершить свадебное путешествие на вашем судне. В газетах столько писали о самом современном лайнере «Альфа», что мы решили…

Капитан. Увы…

Негр. Я знаю! Есть каюты только в первом классе. Меня это не смущает, но кассы не продают билетов, ссылаются на вас.

Капитан. Да-да... К сожалению, по специальному распоряжению (взгляд на портрет Старика) судно задерживается в порту на неопределенное время, ожидая добавочный груз.

Негр. Нac это нисколько не смущает! Мы с удовольствием пожили бы у вас. Это даже лучше, не правда ли, дорогая?

Капитан. Нo корабль не гостиница.

Негр. Все это странно. Может быть, вас смущает…

Капитан. Нет, нет. Что вы! Просто я вам советую не терять времени. Завтра утром уходит в peйс «Полярная звезда»...

Негр. Нo мы не спешим. Мы хотели бы совершить путешествие на вашем прекрасном судне, на «Альфе», под вашим, так сказать, дружественным флагом.

Капитан. Сожалею, что должен огорчить отказом. Не в наших правилах заставлять пассажиров ждать.

Негр. Но я же сказал, что нас это не смущает. Вы напрасно скрываете истинную причину. Я вас понял! Вы расист! Все вы расисты! Это даром вам не пройдет! Я вас вижу насквозь, капитан!

Капитан. Стюард, проводите посетителей.

Жестикулирующие, возмущенные молодожены и стюард удаляются. И это тоже сопровождается гримасой за всем словно бы наблюдающего Старика.

Капитан. Вот так и гибнет репутация. А все по чьей-то милости! Теперь этот малый, чего доброго, поднимет шум в печати, и порты Черной Африки окажутся для нас закрыты.

Инспектор. Боюсь, что не только Черной Африки. Расистов не любят и в Европе, и в Америке. У нас господствует политкорректность.

Капитан. Черт знает что!

Инспектор. По моим прикидкам в вашем распоряжении не более сорока часов.

Капитан. Вы перерыли весь корабль. Как говорится, от киля до клотика. Что еще нужно делать?

Инспектор. Я сказал.

Телефонный звонок. Капитан нажимает рычажок на пульте, и опять загорается лампочка, а вслед за этим слышится прокуренный, хриплый голос старшего помощника, человека, которого вскоре нам предстоит увидеть.

Старший помощник. Мастер?

Капитан. Я слушаю.

Старший помощник.Будь я проклят, мастер, но получена еще одна радиограмма. Прикажете прислать?

Капитан. Занесите сами.

Он отпускает рычажок, но телефон дребезжит снова.

Голос механика. Говорит механик. Мастер, фараоны хотят осмотреть танки с горючим.

Капитан. Ну?

Голос механика. А мы забункерованы под самую завязку. Сливать горючее некуда.

Капитан. Пусть шарят щупами.

Голос механика. Ищут-то что, хотелось бы знать. Фараоны, черт бы их побрал. Мне, наверное, и в гробу будет сниться этот peйс...

Капитан (взрывается). Да что вы заладили одно и то же...

Он отпускает рычажок. Инспектор криво усмехается. Старик на портрете удивленно качает головой.

Инспектор. Радиограмма из дому?

Капитан. Откуда же еще?

Инспектор. Выговаривают?

Капитан. Нудят. Кстати, если вы не в курсе, танки в данном случае это не боевые машины, а всего лишь баки для горючего. Оружия мы не перевозим.

Инспектор (иронически). Так уж и не перевозите... Просто агнцы божии…

Капитан. «Альфа» во всяком случае в этом не была замечена. (Смотрит на портрет — Старик заговорщицки подмигивает.) Нудят… Это у нас умеют. (Пародирует чей-то гнусавый голос.) «Допущенные вами шесть часов сверхнормативного простоя принесли убыток в четыре тысячи восемьсот…» А теперь набежало десять часов, и сколько будет еще — неизвестно. Ну что вам стоило опоздать к отходу на несколько минут? Сейчас мы уже были бы милях в двухстах пятидесяти отсюда...

Инспектор. Пытаетесь обмануть самого себя?

Капитан. На том весь мир держится.

Инспектор. Неправда. Человек всегда хочет знать, что его ждет за поворотом.

Капитан. Ой ли. Неправда и в то же время правда. Зачем вам знать, обманывает вас любовница или нет, если вам с нею хорошо?

Инспектор. Но когда вы об этом все же узнаете...

Капитан. Тогда и буду принимать решение. Тут же, не отходя, как у нас говорят, от кассы.

Инспектор. И все-таки, беру в свидетели свой опыт, люди всегда пытаются узнать обманывает ли их любовница или нет.

Стук в дверь.

Капитан. Да.

Заходит пассажир.

Пассажир. Прошу прощения. Капитан?

Капитан. Я вас слушаю.

Пассажир. Я один из пассажиров. Хотел бы вернуть билет и получить деньги.

Капитан. Я этим не занимаюсь. Обратитесь в кассу на причале.

Без стука в дверь заходит старший помощник. Это маленький щеголеватый человек с галстуком-бабочкой, совсем «не похожий» на свой испитой и хриплый голос.

Старший помощник. Будь я проклят, мастер... О, здесь целая компания! Извините.

Капитан. А почему вы решили покинуть судно?

Пассажир. В кассах говорят, что требуется ваше согласие. Честно говоря, это странно...

Капитан. Вы не ответили на мой вопрос.

Пассажир. А что, собственно, отвечать? Вы должны были отойти в восемь утра, сейчас шесть вечера, а судно стоит в порту, и время отправления неизвестно. А я спешу.

Капитан. Вы абсолютно правы, и я приношу свои извинения. Мы вынуждены задержаться, чтобы принять срочный груз.

Пассажир. Это ваши проблемы, а я спешу. Вы должны были все учесть загодя. Недаром же пассажир, прежде чем купить билет, изучает расписание.

Капитан. Но сейчас у вас нет выхода.

Пассажир. Я полечу.

Капитан. Полеты прерваны на неопределенное время из-за непогоды на трассе.

Пассажир. Я поплыву на «Полярной звезде».

Капитан. Поймите меня правильно — я не боюсь конкуренции, но эта старая калоша «Полярная звезда» дает не больше двадцати узлов. Ресторан смешанного класса и нет плавательных бассейнов.

Пассажир. Зато она отойдет точно в семь утра. И вообще, сэр, не кажется ли вам, что я мог бы предъявить и материальные претензии?..

Капитан. Все это так, но вы не знаете нашу «Альфу». Вы, верно, никогда не плавали на ней? Даже опаздывая, мы придем в порт назначения раньше «Полярной звезды» на двое суток. Хотите пари?

Пассажир. Я хочу знать, когда вы отходите.

Капитан. Только вам и по секрету: к утру нас здесь не будет.

Старик на портрете озадаченно чешет голову.

Пассажир. Благодарю вас. До свиданья.

Уходит.

Старший помощник. До чего мы дожили, мастер! Зачем вы его уговаривали?! Наша лучшая реклама — комфорт и скорость...

Капитан, не отвечая, нажимает кнопку, и где-то далеко слышится долгий, прерывистый, пронзительный звонок.

3АТЕМНЕНИЕ

Высвечивается перспектива коридора с дверями по обе стороны. Пронзительно звучит звонок.

В коридоре радостно и смятенно улыбающийся стюард и жена капитана, миловидная, хотя и несколько вертлявая молодая женщина. У нее — жены капитана — завернутый в кружева младенец на руках.

Стюард. Какая неожиданность и радость! Вы чудом успели, мадам. Поистине сама судьба задержала нас в этом порту. Прикажете доложить? Мастер будет счастлив… Какой чудный ребенок! Позвольте посмотреть на него... Я бегу сообщить капитану о прибытии его супруги с младенцем…

Жена капитана. Нет, нет и нет!

Стюард. Ах, понимаю! Сюрприз! Тогда пожалуйте в мою каюту, и приготовим этот сюрприз...

Жена капитана (открывая одну из дверей). Так помните — ни слова моему муженьку и вашему капитану. Мастеру, как вы его называете. Кое в чем он и в самом деле большой мастер…

Стюард успокаивающе машет рукой и, прихрамывая, спешит по коридору в ответ на начальственный звонок-вызов.

3АТЕМНЕНИЕ

Снова высвечивается салон. Там все те же: капитан, инспектор полиции и старший помощник. Капитан все еще держит палец на кнопке вызова, и вдалеке по-прежнему слышен звонок. Заходит, наконец, стюард.

Старик на портрете скептически наблюдает за происходящим. Дескать: ну и бедлам...

Стюард. Прошу прощения, мастер.

Капитан. Кто был пассажир, который только что вышел отсюда? Из какой он каюты?

Стюард. Виноват, капитан.

Капитан. Вы отлучались?

Стюард молчит, и капитан жестом велит ему выйти.

Инспектор (после ухода стюарда). Чему он все время улыбается?

Старший помощник. Результат правильного идеологического воспитания. Этот малый — самый большой оптимист на «Альфе». Хо-хо!

Капитан. Это не улыбка, а маска, если хотите. Паралич лицевых мышц. Следствие болезни, не помню уже какой...

Старший помощник. Болезнь называется: «стремление к светлому будущему»...

Вдалеке между тем по-прежнему слышен звонок. Открывается дверь, и он делается слышнее. В дверь заглядывает стюард.

Стюард. Заело кнопку, мастер.

Капитан кулаком бьет по кнопке, и звон наконец прекращается. Стюард исчезает.

Очередная гримаса Старика: черт знает что, мол, творится...

Инспектор. А пассажир был из сто тринадцатой каюты. Мои люди им уже интересовались.

Капитан. И что?

Инспектор (пожимает плечами). Пока ничего. По манере держать себя — типичный альфонс.

Старший помощник. Любитель богатых старушек? Хо-хо!..

Капитан. Тогда куда ему спешить? Зачем стремиться покинуть судно? Вам это не кажется странным?

Старший помощник. Хуже, если бы он захотел покинуть его в открытом море, пешком. Как моя теща, когда ее укачало.

Инспектор. А что тут странного. Человеку надоело. И потом он мог скрыться, не привлекая к себе внимания. Выход на берег свободен, трап не поднят.

Капитан. Пожалуй. (Обращается к старшему помощнику.) Что в радиограмме?

Старший помощник. Если по совести, то почти то же, что у меня вертится на языке: какого черта мы до сих пор торчим здесь?

Инспектор (улыбаясь). А что еще у вас вертится на языке?

Старший помощник. Слова любви к таможенной службе вашего дружественного и процветающего государства.

Капитан. Кстати, познакомьтесь.

Старший помощник. Да мы уже ругались и даже надоели друг другу.

Капитан. Наш гость — комиссар, инспектор, начальник... Одним словом, из здешней полиции.

Старший помощник. Так этo не таможня? Ля-ля-ля. Веселенькое дело! Но что же мы натворили?

Инспектор. А вы будто бы только сейчас о чем-то догадались?

Капитан берет радиограмму, пробегает глазами, досадливо морщится и накалывает на гвоздь под портретом Старика, где уже висят несколько таких радиограмм.

Капитан. Вы спрашивали о надежных людях. Вот один из них. Можете загадать ему вашу загадку.

Инспектор. Я рассказал вам все. Беседовать с вашими надежными людьми — ваше дело.

Капитан. Язык не поворачивается. Одним словом, полиция получила сведения, что в наше судно на здешней стоянке будет заложена адская машина, бомба.

Старший помощник. Хо-хо-хо. Лучшего способа задушить нас в конкуренции, пожалуй, и не придумаешь. Ловкий слушок.

Долгая пауза.

Капитан. Поверьте, инспектор, мы не сговаривались.

ЗАТЕМНЕНИЕ

Высвечивается каюта стюарда. Она мала и неприглядна, с апартаментами капитана ее роднит разве что висящий на стенке портрет Старика.

На полу — раскрытый чемодан. Жена капитана, склонившись над кроватью, пеленает плачущего младенца, ловко выдергивает мокрую пеленку, комкает и бросает сверху в чемодан. Впрочем, если перенести действие в наши дни, то это могут быть не пеленки, а, скажем, памперсы.

Жена капитана. Ax ты маленький, единственный мой мужчинка... И никто нам больше не нужен… Пусть все они катятся к чертовой матери... Сейчас мы приведем себя в порядок, хорошенько устроимся и покушаем. Моя сыночка хочет кушать...

Она расстегивает кофточку, ловким движением достает грудь и сует ее младенцу.

Старик с портрета наблюдает за этим сочувственно.

Стук в дверь, женщина поворачивается спиною к ней.

Жена капитана. Да, да! Войдите.

Входит стюард. Как всегда, он улыбается.

Стюард. Я невовремя, вы извините меня, мадам, но есть неприятные новости. На судне что-то происходит, а что именно, я не пойму. Капитан вне себя, таким я его еще не видел...

Жена капитана. Ничего, обойдется. Перемелется, как говорится, и мука будет.

Стюард. Не знаю, не знаю... Но вам лучше бы доложиться... Простите, мадам, я неудачно выразился. Вам лучше прийти к нему, явиться, так сказать.

Жена капитана. Сейчас поздно?

Стюард. Уже темнеет.

Жена капитана. Я появлюсь у него, когда корабль выйдет в море.

Стюард. Это может случиться нескоро.

Жена капитана (повернувшись к нему и продолжая кормить ребенка). A мне не к спеху. Когда он спустится с мостика и уединится в своих капитанских апартаментах... Тогда я и нагряну. Кстати, с кем он уединяется теперь — с мальчиками или девочками?

Стюард. Помилуй бог, мадам. Это невозможно.

Жена капитана. Что именно?

Стюард. Все, что вы говорите.

Жена капитана. Что — все?

Стюард. Я маленький человек, мадам. В какое положение вы меня ставите перед капитаном? Вахтенные видели, когда вы поднимались на бopт. И не только они. Мастер не простит, если узнает это последним... И потом ради бога извините, но как это выглядит: молодая женщина в каюте одинокого мужчины?..

Старик с портрета явно заинтригован происходящим у него перед глазами. А женщина, кормя младенца и нисколько не прикрыв грудь, подходит к стюарду со странной улыбкой:

Жена капитана. А вы, похоже, не всегда были простым служителем... Манеры да и речь образованного человека...

Стюард. Я закончил университет, мадам, по филологическому факультету и должен был преподавать в школе, учить детей, но это мое ужасное уродство...

Жена капитана. И вы что же — боитесь остаться со мной наедине в каюте? А стоит ли бояться? Я обожаю веселых людей...

Стюард. Но я совсем не веселый человек. (Мнет руками свою физиономию, словно пытаясь убрать улыбку.) Это дикий парадокс, отвратительная шутка природы...

Жена капитана. Я обожаю шутки.

Она делает еще шаг, натыкается на чемодан и, не глядя, отшвыривает его ногой в сторону... Намерения дамочки непонятны, но она явно «атакует» мужика, который пятится от нее. И в это время раздается стук в дверь. С непринужденным изяществом она поворачивается спиной к двери.

Жена капитана. Да-да. Войдите.

На пороге появляются два человека в форме.

Первый полицейский. Мы должны осмотреть каюту.

Прикрыв грудь кофточкой, женщина полуоборачивается к полицейским, так что становится видно, чем она занята.

Жена капитана. Кого-нибудь ищете?

Второй полицейский. Вас, милочка.

Стюард. Это супруга капитана. У мастера совещание с вашим шефом, и она зашла сюда покормить ребенка.

Первый полицейский (берет под козырек). Извините, мадам. Мы зайдем позже.

3АТЕMHЕHИЕ

Салон капитана. На стене под портретом Старика установлена большая схема-разрез судна. Возле нее собрались присутствующие. Старик с портрета тоже скосил глаза, пытаясь разглядеть эту схему. Его явно снедает любопытство.

Капитан. Дикая история! Кому это может быть нужно? В ней ведь и смысла никакого нет...

Инспектор. А я давно перестал искать смысл в делах, если они хоть как-то касаются вашего… судовладельца.

Капитан. «Нашего государства», вы хотите сказать? Не стесняйтесь. Одним словом, вы обшарили все судно...

Инспектор. То-то и худо, что этим занимались только мы. Бомба может быть величиной с дамскую сумочку, спрятать ее не так уж и трудно. Вы не хуже меня знаете, что на любом судне есть тайники, в которых команда провозит контрабанду — нам самим их не найти. Я повторяю: соберите людей, скажите им правду, пусть они помогут нам.

Капитан. Не поверят.

Инспектор. Но как же так?!

Капитан. Очень просто. Им столько раз говорили «правду», а попросту врали, что мудрено поверить. Решат, что это очередной трюк, обман: захотели, мол, вытрясти их заначки.

Капитан смотрит на портрет Старика, который приобретает строгое, благообразное выражение.

Инспектор. Похоже, вы и сами не очень верите.

Старший помощник (увлекает инспектора на авансцену). Мастер прав. Вы просто не знаете наших людей. Они сами себе не верят. И плевать хотели на законы. Обычное дело... Вы знаете, что больше всего меня удивляет у вас? Улица пуста, ни одной машины, ни единого полицейского рядом, а человек стоит на переходе и ждет, когда загорится зеленый светофор. Обалдетъ можно. Кипит мой разум возмущенный и в смертный бой идти готов... Какого хрена ты стоишь здесь, дурачок? Ах, ты не можешь нарушить правило!.. Наш человек так не умеет. Он уверен, что правила созданы для того, чтобы их нарушали. Он не может не обмануть и не украсть, если есть хоть малейшая возможность. Тем более в таком случае. Какая в чертях контрабанда?! В гробу он видел все это. Конечно, бывают и исключения, но очень редко. С точки зрения государства — вашего или нашего — может, и контрабанда, но он-то, матрос, затем и шел сюда, чтобы делать свой маленький бизнес. Было время, провозили шмотки, лекарства, сигареты, потом бытовую технику, электронику... Когда что выгоднее, в зависимости от спроса на рынке. Он не столько моряк, сколько коммерсант. Несчастный сукин сын, он должен не только заработать, но и отовариться. Вы небось и слова такого не знаете. Отовариться.

Инспектор. Не знаю.

Старший помощник. Ха! А это главный его заработок. Купить здесь нечто такое, что можно с выгодой продать у нас. И каждая стоянка для него это не памятники и музеи, даже не таверны и бордели, а дешевые магазинчики и барахолки, где можно купить — здесь одно, а там — другое. Вы поняли меня?

Инспектор пожимает плечами.

Старший помощник. Но мало — купить. Надо еще и провезти. А для этого нужно заначить. Вы знаете, что это такое?

Инспектор. Нет.

Старший помощник (от внимания собеседника он даже воодушевился). Заначить, притырить, а попросту говоря — спрятать. Да так, чтобы никто не знал, не видел и ни за что не нашел. Это же настоящее искусство... Вы даже не представляете, сколько разных людей ждут нашего сукина сына дома. Таможня — раз, погранцы — два, жена, сестра или мама, которые будут его главными агентами по распродаже, — три, люди в отделе кадров, от которых зависит виза и которые внаглую ждут от нашего мореплавателя презента, — четыре, врач, который может дать или не дать справку о состоянии здоровья, — пять, милиция — шесть... И так до бесконечности. И вот представьте себе: он уже отоварился, он уже заначил, а теперь вы предлагаете ему расколоться, открыть свою заначку на глазах у всех. Да ни за что на свете! Ха! Вы хотите, чтобы люди сами засветились? Никогда этого не будет. Но пасаран! Свобода или смерть! Вот что вам ответят.

Инспектор. Но речь идет об их жизнях...

Старший помощник. Поэтому, благо судно в порту, все, кто поверит, разбегутся. А для капитана это тоже крышка.

Инспектор. Что ж, будем искать сами.

Старший помощник. А как насчет кают?

Инспектор. Уже обыскиваются.

Старший помощник. В отсутствие хозяев?

Инспектор. Как придется. У нас нет времени.

Старший помощник. Но это беззаконие.

Инспектор. Удивительное дело — стоит вам оказаться за границей, как вы сразу становитесь законниками и яростными борцами за права человеческой личности…

Старший помощник. Ищут только бомбу?

Инспектор. А вы прячете еще что-нибудь?

Во время этого разговора старший помощник кладет руку на живот и поглаживает его, словно ощущая там боль. Потом он, морщась, отходит и садится в кресло, закуривает. Все это не проходит мимо внимания инспектора.

Капитан остается как бы наедине со схемой-разрезом судна и висящим над нею портретом Старика.

В какой-то момент исподволь, почти незаметно начинается метаморфоза с освещением сцены. Авансцена, где находятся полицейский и старший помощник, погружается в полумрак и наоборот — ярко высвечивается портрет Старика со стоящим перед ним капитаном. Оставаясь в своей раме, портрет не просто визуально, зримо оживает, но и начинает говорить.

Портрет Старика. Ха-ха-ха! Нy и бедлам! Что это с вами происходит?! Ваши отцы и деды творили чудеса, не боялись никого и ничего, шли напролом... А вы? Моряки вы или крысы? Вы способны принимать решения? Можете послать всех к черту и плюнуть на провокации? Или на риск теперь идут только девицы, расставаясь с невинностью? Или в ваше время в этом нет риска?..

Капитан. Я бы на вашем месте помолчал. Вы в свое время допрыгались, залили кровью и свою страну, и всю планету...

Портрет Старика (с явной насмешкой). Ай-яй-яй... А сейчас повсюду тишь да гладь, мир на земле и в человецех благоволение. Мерзко наблюдать и противно слушать...

Капитан. Но вас это теперь не касается. И я бы на вашем места помолчал, слышите?! (Он грозит портрету кулаком. Старик немеет.)

Рeзкий, настойчивый телефонный звонок возвращает все в прежнее состояние. Старший помощник сидит в кресле, болезненно морщась. Полицейский инспектор, куря сигарету, время от времени на него поглядывает. Капитан возвращается к своему столу и нажимает рычажок на пульте.

Капитан. Да. Я слушаю.

Из динамика слышится ненатуральный, явно деланный женский голос:

— Миленький? Алло! Что же ты молчишь?

Капитан (помолчав). Перестаньте валять дурака. Говорите, что нужно.

Вместо женского голоса слышится громкий мужской смех. Старший помощник досадливо чешет затылок.

Капитан (инспектору). Это наш судовой доктор. Развлекается бедняга от безделья.

Инспектор. Он не голубой? Для голубых и трансвеститов такое жеманство характерно.

Старший помощник. Не любите голубых? Где же ваша политкорректность, сударь? Нехорошо. К тому же портовые шлюхи о нашем докторе совсем другого мнения.

Телефон оживает вновь. На этот paз в динамике слышится мужской голос:

— Простите, мастер. Это опять доктор. Я глупо пошутил. Старший помощник у вас? Его нужно срочно отправить в госпиталь. Это я говорю вполне серьезно. Острый аппендицит. Необходима немедленная операция. Ургентный случай.

Капитан (не скрывая раздражения). Шутники, однако. Нашли чем забавляться. Но старший помощник сидит напротив меня и улыбается.

Доктор. Да вы же знаете его — это дешевая бравада. А может, он просто боится операции?

Старший помощник возмущенно вскакивает с кресла, но тут же хватается за живот и садится на место.

Капитан (как бы оценивая ситуацию). Что же вы предлагаете?

Доктор. Мне он оперировать себя не дает, и наверное, правильно делает. Значит, нужно в госпиталь. И побыстрее. Хорошо, что мы не в море. Это третий приступ. Если случится прободной аппендицит, ему крышка. Как говорится, напрасно старушка ждет сына домой...

Капитан. Bсe ясно. (Прерывая разговор, он отпускает рычажок и поворачивается к своему старшему помощнику.) Ну?

Старший помощник. Может, все обойдется, мастер?

Инспектор. А вы, оказывается, герой...

Капитан нажимает кнопку вызова, и далеко в коридоре слышится уже знакомый нам долгий, прерывистый звонок. Капитан отпускает кнопку и нажимает ее снова, но стюард все не приходит.

Капитан (раздосадованно). Действительно бедлам… (Переключается на телефон, нажимает рычажок пульта, загорается лампочка.) Алло! Мне нужен второй штурман.

Голос второго штурмана. Я слушаю, мастер.

Капитан. Старший помощник уходит в госпиталь — вы остаетесь вместо него...

Голос второго штурмана. Есть, мастер.

Капитан. Включите меня в график штурманских вахт. За мной первая вахта. Все.

Голос второго штурмана. Будет исполнено.

Старший помощник. Мне как-то неловко, ей-богу...

Капитан. Прикажите кому-нибудь из матросов вызвать такси на причал и проводить вас до больницы. Все.

Старший помощник. Может, это ложная тревога, мастер? Может, док просто перестраховывается? Подумаешь, боль в животе...

Капитан. С этим не шутят. Я сказал — и все. Можете идти. Желаю быстрее поправиться.

Старший помощник уходит с чувством непреодоленной неловкости.

Инспектор. Забавный парень. Вы давно с ним плаваете?

Но капитан, не отвечая, садится за стол и что-то пишет.

В открытые иллюминаторы (за ними стемнело) по-прежнему доносится музыка и шум порта. Может быть, звучит песня, которая слышалась снаружи в самом начале.

Инспектор, заложив руки за спину, разглядывает портрет Старика.

Звонит телефон.

Капитан. Я слушаю.

— Мастер? Получена радиограмма.

Капитан. Читайте.

— «Восемь часов сверхнормативного простоя вашего судна принесли убыток в сумме...»

Капитан. Все ясно. Дальше не надо.

Капитан дает отбой, пишет еще некоторое время.

Инспектор отходит от портрета к иллюминатору. Старик, когда его перестают разглядывать, cpaзy теряет свойственную ему монументальность и делает презрительную гримасу.

Капитан встает из-зa стола с листом бумаги в руке.

Капитан. Слушайте. «Начальнику портовой полиции. Настоящим подтверждаю, что я был уведомлен о том, что на здешней стоянке во вверенное мне судно, возможно, будет заложено взрывное устройство — бомба или мина замедленного действия. Сo своей стороны я предоставил полиции все возможности для осмотра и обыска судна. Поскольку, однако, этот обыск ничего не дал, оказался безрезультатным, поскольку сами сведения о возможном террористическом акте могут быть злостным, провокационным слухом, запущенным недругами нашего независимого государства или просто коммерческими конкурентами, поскольку, наконец, от меня не требуют эвакуации пассажиров и вывода судна из акватории порта, я принял решение: сегодня, в двадцать часов по местному времени, выйти в море обычным рейсом, что и довожу до вашего сведения. Капитан теплохода «Алъфа» такой-то». И далее собственноручная подпись. Вас это устраивает?

Инспектор берет бумагу и внимательно изучает.

Старик на портрете, судя по всему, доволен.

Инспектор. Поставьте печать.

Капитан открывает вмонтированный в стенку сейф, достает печать и прикладывает к письму. Дверца сейфа остается открытой.

Инспектор. Переубеждать вас бесполезно?

Капитан (досадливо пожав плечами). Думаю, что не стоит. Положимся на судьбу.

Инспектор. Боитесь, что крысы уже начали бежать?

Капитан. Прошу вас выбирать выражения. Moй старший помощник — настоящий моряк. Я его знаю.

Инспектор. До свидания.

Капитан. Прощайте.

Пожав плечами, инспектор уходит.

Оставшись в одиночестве, капитан словно бы пребывает в раздумье. Поглядывает на портрет — Старик застыл в монументальной позе. Капитан берет сейфа пистолет, вертит в руках, кладет на стол и закрывает дверцу сейфа.

Стук в дверь.

Капитан. Да. Войдите.

Заходит стюард. Вид у него всклокоченный и несколько даже растрепанный.

Стюард. Вы меня звали, мастер?

Капитан поворачивается к нему с пистолетом в руке. Загоняет обойму в рукоятку, ставит пистолет на предохранитель.

Стюард (в ужасе). Мастер! Я не виноват! Поверьте, я здесь ни при чем. Я, ей-бoгy, не хотел, мысли такой не было…

Капитан как бы его не слышит. После ухода полицейского он кажется отрешенным, погруженным в какие-то свои мысли. Но теперь словно встряхивается. Повертев пистолет в руке, сует его в карман и обращает, наконец, внимание на стюарда, к странностям которого, видимо, привык.

Капитан. Я буду в ходовой рубке. Принесите туда чашку кофе — побольше и покрепче.

Капитан уходит. Оставшись один, стюард подходит к зеркалу. Ему кажется, что Старик наблюдает зa ним, и он поглядывает на него время от времени. А портрет действительно «живет», проявляет некие свои чувства. Озираясь, стюард приглаживает дрожащей рукой волосы, подтягивает ослабевший галстук, ощупывает и поправляет остальную одежду. А радиотрансляция разносит по судну:

— Старшему механику явиться в ходовую рубку.

— Палубной команде занять места по швартовому расписанию...

И вслед за этими строгими командными словами словно по контрасту возникает веселенький голос затейника.

Голос затейника. Дорогие пассажиры! К вашим услугам на судне имеются плавательные бассейны, рестораны, бары с богатым выбором напитков и закусок, музыкальный и два танцевальных салона, кинозал и теннисный корт... Пусть время, проведенное вами на «Альфе», останется в памяти каждого навсегда. Мы желаем вам, милые дамы и уважаемые господа, приятного и легкого путешествия...

Гремит музыка.

3АНАВЕС

Прошло какое-то время. Вечер. Все тот же салон в апартаментах капитана. В первый момент он пуст. Главным звуковым фоном тут будет плеск волн, разбивающихся о борт корабля, и приглушенный, «нутряной», похожий на биение сердца, звук работающей могучей машины. Из чего следует, что «Альфа» вышла в море, покинула порт. Вместе с тем словно издали, но довольно явственно слышатся перемежаемые музыкой объявления по радио.

Голос затейника. Конкурс на лучшее исполнение современного танца. Девиз — красота и элегантность. Дамы и кавалеры! Милости просим! Чем черт не шутит — а вдруг вы танцуете лучше всех? Побежденные не теряют ничего — побежденных просто не будет, а победителей увенчают лавры лучших танцоров мирового океана...

Еще в то время, когда звучат эти слова, в салон заходит капитан. Усилив свет, повесив фуражку, мельком глянув в зеркало и на портрет Старика, он подходит к телефону. Нажат рычажок, загорелась лампочка, и мы слышим:

Голос вахтенного штурмана. Вахтенный штурман у телефона.

Капитан. Я у себя. Ничего нового?

Голос вахтенного штурмана. Ничего, капитан.

Капитан. Тогда у меня пока все.

Во время этого разговора слегка приоткрывается дверь справа — она ведет из салона в спальню. Но как только капитан дает отбой, дверь тут же закрывается. Однако стоит ему отвлечься для следующего телефонного paзгoвopa, и она опять осторожно приоткрылась.

Голос радиста. Радиорубка слушает.

Капитан. Добрый вечер. Что нового?

Голос радиста. Радиограмму о том, что вышли в море, передал. Есть подтверждение — получена.

Капитан. Что еще?

Голос радиста. Имел связь с теплоходом «Селена».

Капитан. Что у них?

Голос радиста. Идут встречным курсом. Находились в пятидесяти милях от нас.

Капитан. Впереди по курсу поблизости еще есть суда?

Голос радиста. Японский танкер-стотысячник в балласте идет параллельным — обойдем его через четыре часа. Либерийский cyxoгpyз на встречном курсе в двухстах милях.

Капитан. Спасибо. У меня все.

Капитан устал и озабочен. Смотрит на портрет Старика. Тот величественно-монументален.

Следующий телефонный разговор. На сей paз динамик в ответ на вызов капитана грохочет всей мощью машинного отделения. Человеческий голос старается перекричать этот шум.

Голос механика. Машинное слушает!

Капитан. Говорит капитан.

Голос механика. Вам старшего механика?

Капитан. А он рядом?

Голос механика. Сейчас позову. Барахлит помпа подачи горючего из второго танка.

Капитан. А что случилось? В чем дело?

Голос механика. Позвать старшего?

Капитан. Не надо. Я приду сам.

Он дает отбой, и одновременно закрывается дверь, ведущая в спальню. Это похоже на какую-то игру, но капитан ее не замечает. Он подходит к портрету и говорит:

Капитан. Хотел бы я знать, когда закончится этот бардак... Ну ничем этот народ не проймешь. Целый день бездельничали в порту, а стоило выйти в море — начались сюрпризы…

Старик на портрете остается невозмутимым. Надев фуражку, капитан уходит. И сразу же приоткрывается дверь, ведущая в спальню. Из нее, крадучись, выбегает жена капитана. Показывает язык портрету Старика, торопливо шарит по столу, дергает ящики стола (они закрыты), нажимает рычажок на переговорном пульте, и динамик cpaзy оживает:

Голос механика. Я слушаю, мастер...

Этот неожиданный и громкий голос пугает женщину. Она отпускает рычажок и устремляется к чемодану, который неприметно стоит в углу. Все так же торопливо открывает чемодан, достает из него какие-то вещи... В манерах этой женщины есть что-то суетливо-обезьянье, шкодливо-мальчишеское. Она не совершает поступки, не придает значения происходящему, она играет. При этом она несомненно хороша собой.

Стук в дверь. Жена капитана поспешно захлопывает крышку чемодана, заталкивает его под диван и, схватив вынутые вещи, на цыпочках отправляется в спальню.

Между тем в замке щелкает ключ, и в тот момент, когда жена капитана скрывается в спальне, в салон заходит стюардесса. Она не могла видеть, кто именно поспешил спрятаться в спальне, но то, что там кто-то укрылся, для нее совершенно очевидно, стюардесса идет следом, толкает дверь, но дверь не поддается.

Раздается телефонный звонок, и стюардесса отходит от дверей, колеблется — отвечать или нет?

Старик с ухмылкой наблюдает за происходящим.

В это время возвращается капитан.

Стюардесса. Я хотела убрать у вас.

Капитан. Спасибо, не нужно.

Стюардесса. В спальне…

Капитан. Нет, не надо — я ложиться не собираюсь.

Стюардесса. Пo-моему, там кто-то есть…

Капитан. Глупости! Кто может быть у меня в спальне?

Стюардесса. Будто никто там не бывает… (И словно набравшись решимости.) У вас, миленький, память, видать, коротка. (Далее говорит громко, так, чтобы слышно было и в спальне.) Не я ли была там прошлой ночью? А теперь кто-то следующий?

Капитан направляется к столу, а стюардесса, пятясь, снова отходит к двери в спальню.

Капитан. Да нет же, нет! Не сейчас, не сегодня! Черт возьми, у вас — хоть мир разлетись вдребезги! — одно на уме...

Стюардесса (саркастически). И это вы говорите мне?

Капитан. Ладно, не нужно ссориться. Я буду занят в ближайшее время. А где ваш сменщик — мужчина?

Стюардесса. Человек, который смеется? Пьян, как свинья. И вы бы послушали, что он городит, что он несет, этот урод, эта обезьяна!..

На лице наблюдающего зa всем Старика — заинтересованность, любопытство,

Капитан. Идите. Мне нужно работать.

Стюардесса презрительно усмехается: знаем, мол, вашу работу. Но потом говорит вдруг просительно и даже жалобно:

Стюардесса. Может, принести ужин?

Капитан. Спасибо, не нужно.

Стюардесса. Может быть, позже?

Капитан. Не знаю. Когда понадобитесь, я позову... Прошу, впрочем, извинить за резкость. Иначе я сейчас не могу.

Стюардесса уходит, и в это время отдаленно, сквозь музыку звучавший радиоголос становится явственнее, слышнее.

Голос затейника. ...Побежденный не теряет абсолютно ничего, зато победители будут увенчаны лаврами лучших танцоров мирового океана! Спешите, милые дамы и кавалеры…

Капитан поворачивается в своем кресле к телефону, выходит на связь.

Голос вахтенного штурмана. Вахтенный штурман слушает.

Капитан. Вы мне звонили?

Голос вахтенного штурмана. Нет, капитан. У нас порядок. Скорость двадцать пять узлов, на румбе сто пять градусов.

Капитан. Спасибо, у меня все.

Еще звонок и тут же ответ:

Голос радиста . Радиорубка слушает.

Но еще в то время, когда капитан говорил со штурманом, из спальни неслышно вышла его жена (она уже в халате и комнатных туфельках) и подкралась сзади. Теперь она, выбрав удобный момент, берет капитана за голову, закрывает ему ладонями глаза.

Капитан. О черт! Я же просил вас уйти... Позже, позже...

Встревоженный голос радиста в динамике.

Голос радиста. Простите, мастер, я не понял…

Капитан. Извините, это я не вам. У меня пока все.

Он отрывает руки жены от своего лица, резко поворачивается к ней и слегка балдеет.

Капитан. Ты?! Какая радость...

А эта умеющая быть такой разной женщина уже переменилась. От кокетливой шутливости не осталось и следа.

Жена капитана. Поистине радость! Избавила от необходимости переспать со старухой!..

Как всякий мужчина, попавший в такое положение, капитан собирается было все начисто отмести, но ему не дают этого.

Жена капитана. Сo старухой, старухой! Ей же не меньше сорока! Нашел, на кого польститься!

Капитан. Перестань! Какие глупости!

Жена капитана. А я как дура готовила сюрприз. С двумя пересадками летела через весь континент. Забыла о гипотонии и холецистите. Спешила застать в порту этот плавучий вертеп, которым командует мой муженек! Кошмар! В мире творится черт знает что, а я лечу, несмотря ни на что! Сама, без малейшей помощи! Тайком пробираюсь сюда — подумать только! — вместе с ребенком!..

Капитан (потрясенно). Мальчик здесь?

Жена капитана. Где же еще?! (И вдруг меняет тон.) Ах, милый! Если бы ты видел его! Это такая прелесть, такая прелесть!.. Не кричит, не ругается — только сосет, пачкает пеленки и спит. А молока у меня — вот посмотри, — как в автомате, стоит нажать — само брызгает...

Капитан. Значит, и он здесь...

ЗАТЕМНЕНИЕ

Высвечивается уже знакомый нам коридор, по которому стюардесса волочит дремуче пьяного, едва держащегося на ногах стюарда.

Стюард. Это я, я лучший танцор мирового океана! Ясно? Эти дураки издеваются надо мной, а я — ха-ха! — могу еще заставить женщину вскрикивать от страсти и восторга!

Стюардесса. Замолчи, осел!

Стюард. Осел? (И далее с неожиданным воодушевлением.) Осел! Да, это я. Это обо мне писал Франсуа Мари Apyэ… Ты знаешь такого? Нет, конечно. Откуда? Он стал великим и прославился под именем Вольтера. Это обо мне, о нас с нею… Вольтер написал: «и прижималась она мясистым крупом к животу осла…» Представляешь? Круп, правда, не такой уж и мясистый, не такой, как хотелось бы, но в этом ли дело? Да, так и было…

Стюардесса. Замолчи, обезьяна.

Стюард. (С еще большим воодушевлением.) А ведь и это обо мне. «Маленькая, с детства проказливая обезьянка...» Так великий Байрон писал о Дон Жуане… (Он останавливается, хватается за голову и неожиданно начинает плакать.) Но что я скажу теперь капитану? Как посмотрю ему в глаза? Ты слышишь? Единственный человек здесь, хотя тоже свинья… Я должен ему что-то сказать…

ЗАТЕМНЕНИЕ

Опять высвечивается салон. Жена капитана выходит из спальни с ребенком на руках.

Жена капитана. Ты обрати внимание на складочки под глазами. Точно как у тебя. Да посмотри, посмотри же на нас… И выпить любит, только пока обходится молоком...

Капитан. Вот мы и встретились...

Жена капитана. Да возьми же нас на руки, папа.

Капитан. Боюсь повредить что-нибудь. (Жена передает ему младенца.) Боже мой, и ногти есть на пальцах...

Жена капитана. Все есть, все на своем месте. Смелее, смелее. Не бойся. Сейчас мы ему вытрем попочку и вместе перепеленаем. Тебе нужно привыкать. Погоди, я достану пеленку.

Капитан остается с сыном на руках, а жена достает из-под дивана чемодан, который мы ранее уже видели. Капитан рассматривает ребенка со смятением и нежностью.

Жена капитана. Ты бы лучше позвал эту бабу и заставил постирать пеленки. Даром, что ли, чужим мужем пользуется.

Звонит телефон — настойчиво и требовательно. Капитан растерян: ответить не может, руки заняты, а жена явно не спешит освободить его, взять ребенка.

Капитан. Ты можешь побыстрее?

Жена капитана. Ничего, потрезвонит и успокоится...

Капитан. Да ты что?! Сейчас же возьми его!

Жена капитана. Не его, а твоего сына. До сих пор имени не мог придумать…

Телефон звонит тревожно, резко, прерывисто. Даже Старика на портрете встревожил этот звон. Женщина забирает, наконец, младенца.

Капитан. Я слушаю.

Из динамика несется грохот машинного отделения.

Голос механика. Это машинное. Докладываю, мастер: все в порядке, помпа работает нормально.

Капитан. Что все-таки с ней было?

Голос механика. Нужно промыть танки. Засорился всасывающий конец.

Капитан. У вас все?

Голос механика . Да, мастер. Будьте здоровы.

Жена капитана. Я же говорила — ничего особенного. Вечно эти мужики паникуют...

Внезапно без стука распахивается дверь, и в салон вваливается пьяный, но, как всегда, улыбающийся стюард. Однако сейчас контраст между этой улыбкой и истинным состоянием плачущего человека больше, чем когда бы то ни было.

Появление стюарда опять обостряет ситуацию. Жена капитана одергивает, плотнее запахивает халат. Она в явном смятении. Капитан разъярен, ему, видимо, надоели непредсказуемость и странности этого человека, однако он все еще сдерживается.

У Старика на портрете брови полезли вверх: такого он здесь никогда не видел...

Капитан (надменно). Вы что-то хотели сказать?

Стюард. Да, мастер... Конечно, я скот, и вы меня никогда не простите, но устоять было невозможно... Такой соблазн!..

Капитан. Короче.

Жена капитана. О чем ты с ним говоришь?! Ты же видишь — он пьян. Я боюсь пьяных. Вышвырни его отсюда!

А стюард, кажется, только сейчас обращает внимание на женщину, стоящую в глубине салона с младенцем на руках подобно мадонне, и начинает вдруг хохотать. Впрочем, смех этот истерически перемежается рыданиями. Поистине фарс. Выведенный из себя капитан встряхивает стюарда. Тот не сопротивляется.

Жена капитана. Выбрось эту тварь отсюда!

Стюард. Погодите! Мастер! Умоляю! Не слушайте ее! Позвольте мне рассказать вам все!..

Уже на пороге он цепляется за дверной косяк и то ли от бессилия, то ли от некоего чувства сползает вниз, падает на колени.

Жена капитана. Выкинь, выкинь его!

Капитан поднимает пьяного за шиворот, смотрит ему в лицо, и тот на мгновение словно бы трезвеет.

Стюард. Простите, мастер. Вы спрашивали о пассажире... Из сто тринадцатой каюты... Его нет… Он исчез...

Капитан отпускает стюарда, и тот, пошатываясь, прислоняется к дверному косяку.

В наступившей вдруг напряженной тишине слышнее становится похожий на могучее сердцебиение шум от неустанно работающих где-то в недрах судна двигателей.

Появляется стюардесса.

Стюардесса. Вот ты где! Я же просила не выходить из каюты! Ради бога, простите его, капитан...

Молчаливый, «дуэльный» обмен взглядами двух женщин. Стюард снова впадает в пьяный маразм.

Капитан. Заберите его.

Стюардесса уводит пьяного. Закрывается дверь. Пауза.

Жена капитана. А она, оказывается, совсем еще не старуха... Но вульгарна, вульгарна...

Старика на портрете веселит, даже потешает происходящее: дамочка-то, жена капитана, тоже отнюдь не леди. Она сама вульгарна.

Капитан подходит к столу. Взгляд на портрет Старика, и тот сразу принимает строгое выражение. Нажат рычажок на пульте, и загорается лампочка. Спустя небольшое время следует ответ:

Голос старшей коридорной. У телефона старшая коридорная второго класса.

Капитан. Здравствуйте. С вами говорит капитан.

Голос старшей коридорной. Добрый вечер, мастер.

Капитан. Слушайте меня внимательно. Загляните в сто тринадцатую каюту. Если она заперта — откройте своим ключом. Если пассажир на месте, придумайте какой-нибудь пустяк, чтобы объяснить свой приход. Не забудьте извиниться, чтобы не было скандала, вообще будьте с пассажиром полюбезней... Словом, сделайте это по возможности аккуратно. И доложите мне, что увидите. Я не даю отбой, жду.

Голос старшей коридорной. Будет исполнено. Сию минуту, мастер.

В динамике слышится развеселая музыка из танцевального салона. Что-то огненное, латиноамериканское. Доносится уже знакомый нам бодрый голос затейника:

Голос затейника. Ну что ж, прекрасные дамы и кавалеры… Первый тур нашей захватывающей игры закончился. Но можем ли мы назвать победителей? Нет! Как вы думаете — хорошо это или плохо?..

Эту тираду перебивает голос старшей коридорной:

Голос старшей коридорной. Вы меня слушаете, мастер?

Капитан. Да-да.

Голос старшей коридорной. В каюте никого нет и, по-видимому, не было. Никаких следов. Постель не смята, полотенца не тронуты, мусорная корзина и пепельница пусты...

Капитан. А какие-нибудь вещи?

Голос старшей коридорной. Я же говорю — никаких следов. Вещей нет.

Капитан (озабоченно). Так...

На лице Старика в очередной раз появляется удивление.

Голос старшей коридорной. Да, мастер, чуть не забыла: иллюминатор в каюте открыт. Я его не открывала. А что случилось?

Капитан. Ничего. Ровным счетом ничего.

Дает отбой.

Жена капитана. А в самом деле, милый, что произошло?

Капитан (отвечает не сразу, посмотрев на портрет Старика, потом на жену с младенцем). Ребенку и тебе нужно как можно быстрее покинуть судно. Как можно быстрее...

Жена капитана (с вызовом). Я это сделаю в ближайшем порту. Ни одной лишней минуты не задержусь в этом плавучем вертепе.

Капитан. Угомонись. Я говорю серьезно. Ждать прихода в порт нельзя. Это нужно сделать немедленно.

Жена капитана (в свойственной ей скандальной манере, но и с некоторым артистизмом). Что ж, прикажи утопить меня. С тебя станется. Как это? «И за борт ее бросает в набежавшую волну...»

Капитан страдальчески морщится. Взгляд на портрет Старика — тот сочувственно кивает головой. Капитан опять берется за телефон и слышит ответ:

Голос радиста. Радиорубка слушает.

Капитан. Запишите радиограмму. (Диктует.) «Капитану «Селены» от капитана «Альфы». Нахожусь в пятнадцати милях от вас. Иду встречным курсом. Прошу принять от меня и доставить в близлежащий порт, куда вы направляетесь, женщину с тяжелобольным ребенком. Подтвердите получение радиограммы». Записали? Поставьте мою подпись и немедленно передайте.

Голос радиста. Слушаюсь, мастер.

Капитан. У меня пока все.

Дает отбой.

Жена капитана. Нет, этот номер у тебя, миленький, не пройдет! Подумать только! Какая наглость! Единственного ребенка, своего первенца не успел толком рассмотреть и уже меняет на какую-то шлюху... Боже мой! Какое унижение! До чего я дожила! И какая же я была дура! Поддалась на чары этого проходимца... Как же — истинный джентльмен, моряк, капитан дальнего плавания, романтическая натура... Тьфу! Каких кавалеров я бросила ради него! Ну ничего, ты еще попляшешь у меня!.. И ведь говорили же и моя бедная мама, и кузины, и тетки: «Не выходи за него, не губи себя…»

Капитан. Все? Выговорилась? Излила свой яд? А теперь слушай и не перебивай. Тебя я, пожалуй, оставил бы... Чтобы напоследок... вкусить, так сказать... Все дело в ребенке — я хочу, чтобы он остался жив. Жив! Хоть это ты понимаешь?

Жена капитана (оставляет прежний скандальный тон, серьезнеет и даже как будто пугается). Но что случилось?

Капитан. Пока, как видишь, ничего.

Жена капитана. Значит, что-нибудь должно случиться? Да? Чего ты молчишь, идол?!

Капитан (какое-то мгновение колеблется, но пересиливает себя). Собирайся. С собой возьми только самое необходимое. Барахло брось здесь — купишь на берегу другое.

Капитану мучительно наступившее бездействие и необходимость объясняться, ничего не говоря по сути. Взгляд на портрет — Старик строг и монументален. Приняв наконец решение, капитан быстро и неожиданно для женщины выходит из салона и запирает за собой дверь — мы слышим щелканье ключа. Это похоже на бегство.

Не привыкшая к такому обращению, женщина впадает в первый момент в ступор, потом с ребенком на руках бросается к двери, толкает, колотит ее, но тщетно. Тогда она оборачивается к портрету Старика и грозит ему кулаком.

Но что дальше? После нескольких судорожных движений и метания по салону жена капитана принимается за чемодан. Летят в разные стороны тряпки, пеленки, флаконы, рассыпается маникюрный набор… Достав из чемодана какой-то сверток, она прижимает его к уху, прислушивается, потом тоже швыряет обратно в чемодан...

Устав от этой суеты, она встает, задумывается, и опять в ее облике появляется нечто шкодливо-мальчишеское.

Жена капитана (обращаясь к портрету Старика). Неужели дурачит? Все вы подлецы... Нет, не похоже...

Старик на портрете непроницаем.

А снаружи, издалека вместе с музыкой доносится и звучит все явственнее знакомый нам радиоголос.

Голос затейника. Милые дамы и кавалеры! Капитан нашего прекрасного судна — само воплощение любезности. Он придумал новое удивительное развлечение для своих гостей... Вы наверняка никогда не видели учебную тревогу на корабле, когда матросы ловко спускают шлюпки на воду, показывая свою готовность спасти в случае необходимости всех до единого пассажиров. Через несколько минут вы сможете полюбоваться редким, организованным специально для вас зрелищем. Я знаю, что отдельные сорвиголовы из числа пассажиров готовы сами принять в этом участие. Но не стоит, мои дорогие, не стоит — капитан не хочет никем рисковать. Я, например, предпочитаю остаться на борту, поближе к бару и к своей даме... Итак, вас ждет новое шоу...

Женщина, слушая все это, ходит по салону с ребенком на руках.

Щелкает замок в двери, возвращается капитан. Оглядывает салон, по которому явно не без умысла, видимо, в отместку, разбросаны где попало вещи.

Жена капитана. Ты что — коллекционируешь в своей команде идиотов? Сначала пьяный стюард с улыбкой, а теперь этот шут гороховый... (Пытается подражать радиоголосу затейника.) «Ваш замечательный капитан — сама любезность — придумал новое удивительное развлечение...» Не корабль, а дурдом, сборище кретинов...

Однако капитан пропускает это мимо ушей, нажат рычажок на пульте, и слышится ответ:

Голос радиста. Радиорубка...

Капитан. Получен ответ «Селены»?

Голос радиста. Да, мастер, они видят наши огни и стопорят ход. У них все готово. Они примут на борт женщину и ребенка.

Капитан. Хорошо. У меня пока все. Поддерживайте связь с «Селеной». (Дает отбой и подходит к жене, которая стоит среди разбросанных на полу тряпок с ребенком в руках.) Угомонись. Я придумал это «развлечение», чтобы, не поднимая паники, остановить судно и тихо спровадить вас. Ты готова? Давай простим друг другу все. Будем людьми хоть в эти минуты. Закутай ребенка хорошенько — в океане свежо...

Капитан поднимает край отороченного кружевами одеяльца, наклоняется и целует младенца.

Капитан. Даст Бог — видимся не последний раз...

Его жена стала, кажется, понимать серьезность происходящего.

Стук в дверь.

Капитан. Войдите.

Заходит боцман.

Боцман. По вашему приказанию, мастер...

Капитан. Я полагаюсь на вас, боцман. Вот эта дама с ребенком. Лично доставите на «Селену» и немедленно возвращайтесь.

Жена капитана. Разве ты нас не проводишь?

Капитан. Нет. Я должен быть здесь.

Боцман. Прошу, мадам.

Жена капитана выходит из салона, испуганно на этот раз озираясь. А снаружи по-прежнему гремит развеселая музыка. Сейчас она становится еще громче и веселее.

Капитан, оставшись один, делает несколько шагов по каюте, останавливается, смотрит на портрет.

Капитан. Вот так. Если я пожалел незнакомых мне молодоженов-негров, то как не спасти собственного сына?.. Тем более что это несмышленое дитя...

Старик на портрете пожимает плечами: тебе, мол, виднее. А я здесь, дескать, абсолютно ни при чем.

Телефонный звонок.

Капитан. Я слушаю.

Голос старшей коридорной. Говорит старшая коридорная второго класса. Извините, что я вас беспокою, мастер. Но вы сами недавно спрашивали меня о пассажире из сто тринадцатой...

Капитан (весьма заинтересованно). Да-да.

Голос старшей коридорной. Он появился.

Капитан. Да? И что же?

Голос старшей коридорной. По-моему, это карточный шулер, из тех, что втираются в доверие и обирают простаков до нитки...

Капитан. Вы думаете?

Голос старшей коридорной. А он почти и не скрывает этого. По виду джентльмен. Вещи в камере хранения.

Капитан. Вот как...

Голос старшей коридорной. Вернулся с выигрышем. Побывал на танцах и даже получил приз...

Капитан (испытывая, видимо, и облегчение, и сомнение). Откуда вы все это знаете?

Голос старшей коридорной. Да он сам говорит. Рот не закрывается... Пытался провести к себе даму, но я...

Капитан. Пусть проводит.

Голос старшей коридорной. Но это, извините, какая-то неприличная нечесаная дылда из четвертого класса...

Капитан. Шут с ним, голубушка... Пусть приводит и получает свою порцию житейских радостей...

Голос старшей коридорной. Ну, если вы, мастер...

Капитан. Да-да. У меня все.

Дает отбой. Медленно проходит по салону, разглядывая разбросанные женой вещи. Убирает некоторые из них — беспорядок для него нетерпим.

Поднимает младенческий чепчик, бутылочку с надетой на нее соской, кладет их на стол. Тянется к телефону и, кажется, собирается позвонить. Убирает, однако, руку. Прячет в ящик подобранные детские вещи. Смотрит на портрет.

Капитан. Ну, что на это скажете? Напрасная тревога? Переполох в клинике для умалишенных?

Старик невозмутим и безмолвен.

Капитан (словно бы подводя некий итог). Нервишки расшатались, мастер...

А в салоне назревает что-то новое. Отворяется ведущая в коридор дверь, в щель просовывается рука и стучит по внутренней стороне двери. Но этот шутливый жест не вызывает никакой реакции капитана. Он стоит, сложив руки на груди, и молча ждет, видимо, заранее зная, кто это валяет дурака и что будет дальше. Наконец в щель просовывается голова доктора.

Доктор. Все еще сердитесь, мастер? Но я же не знал, что у вас есть кто-то чужой. (Далее говорит пародийным женским голосом, который мы уже слышали однажды через динамик.) Ради бога извините, миленький капитан...

Бочком, скромненько этот парень с шельмовской физиономией протискивается в салон, хотя можно было просто шире открыть дверь и зайти туда самым обычным способом.

Капитан. Странно, доктор, но роль шута вам идет. Вы будто созданы для этой роли.

Доктор (с готовностью). А почему это странно?

Капитан. Потому что обычно в самом слове «шут» есть что-то обидное, а вас роль шута делает, я бы сказал, личностью.

Доктор. Не понимаю.

Капитан. Притворяетесь, док. Как всегда, притворяетесь. Что тут понимать? Все ясно как дважды два. Кем бы вы были без этого? Обыкновенным бездельником.

Доктор (смеется). Теперь я вижу, мастер, что вы меня действительно простили. (Далее читает стихи — опять-таки в несколько театральной манере.)

Но дело здесь не в этом.

Здесь суть в другом:

Поэт всегда иль шут,

Иль соглядатай...

Капитан. Зачем же вы так безжалостно и несправедливо? Александр Сергеевич и Михаил Юрьевич, насколько я знаю, ни шутами, ни соглядатаями не были. Или вы это только о себе?

Доктор. Шута вы мне повесили сами, а соглядатай... Если вы заметили, обычно в этом находят что-то обидное... Но можно сказать и по-другому: истинный поэт — свидетель, соглядатай будущего. И ничего обидного уже нет. Не так ли? (После паузы несколько неожиданно.) Мастер, хотите я скажу, почему вы меня терпите?

Капитан. Валяйте.

Доктор. Во-первых, потому что я вас вижу насквозь. Я могу понять и почувствовать все, что чувствуете вы. Вам же это не дано... Ну, скажем, сейчас вам хочется позвонить, узнать, спросить о чем-то. И я это понимаю. Я бы, например, давно позвонил, не мучился. Я бы плюнул на то, что обо мне могут подумать другие. А вы не можете. Хотите, но не можете себе позволить. Как нелепо и даже глупо! Я подчиняюсь чувствам, а вы так называемому разуму. И вы завидуете мне. Сами себе в этом не признаетесь, распоряжаетесь, командуете, воображаете себя эдакой высшей расой начальствующих и все-таки смертельно завидуете маленькому, но свободному человеку. Разве не так? (Слышится телефонный звонок.) Вот, вот оно, то, чего вы ждете...

Капитан. Я слушаю.

— Мастер? Шлюпка вернулась, все в порядке,

Капитан. Спасибо. Дайте отбой тревоге и ложитесь на прежний курс. У меня все.

Капитан оживился.

Доктор (с деланым глубокомыслием). В Библии — книга пророка Иоиля, глава первая, стих пятый — есть, между прочим, удивительные по глубине и значимости слова...

Капитан. Ну-ну.

Доктор. Слушайте внимательно. Там сказано: «Пробудитесь, пьяницы, и плачьте и рыдайте, все пьющие вино, о виноградном соке, ибо он отнят от уст ваших!»

Капитан смеется.

Доктор (с шутовской серьезностью). Каково?

Капитан. Ну это вполне поправимо. Что предпочитаете сегодня: коньяк, ром, виски, водку?

Доктор. Ах, мастер! Я предпочитаю нектар, но вот уже две с лишним тысячи лет его нигде не производят.

Капитан. А как насчет хорошего деревенского самогона-первача, настоянного на лимонных корочках?

Доктор. В бутылке, заткнутой кукурузной кочерыжкой? Несбыточная мечта!

Капитан достает из бара пузатую коньячную бутылку и хрустальные рюмки. Наполняет рюмки — это носит почти ритуальный характер и, похоже, делается не первый раз. Старик на портрете сочувственно ухмыляется. Капитан с доктором пьют не спеша, смакуют напиток, как люди, знающие толк в этом деле.

Доктор (после паузы). Это тот единственный момент, когда я вам завидую и хочу спросить: как становятся капитанами? (Капитан в ответ улыбается и пожимает плечами.) Ну в самом деле: растут, скажем, трое мальчишек в одном дворе. Играют в футбол, дерутся, вместе бегают в школу и дергают девчонок за косички... А потом один из них становится токарем или пекарем, шофером или матросом... Я отбрасываю крайний вариант, когда он становится вором или ханыгой… Второй кончает институт с дипломом инженера или лекаря. А третей делается, черт возьми, капитаном. Как это получается, а? Я что-то не улавливаю грани.

Капитан наливает снова.

Капитан. Ну а что же «во-вторых»?

Доктор. О чем вы?

Капитан. Во-первых, вы видите меня насквозь, а во-вторых?

Доктор. Ах, вы об этом!.. (Он прислушивается к доносящейся издали развеселой музыке.) Коньяк отменный, и, честно говоря, не хочется вас злить, рисковать быть изгнанным из этого рая... Жаль расставаться с уютной каютой и почти полной бутылкой. Но все это о том же — о комплексе неполноценности у капитанов. Зачем им вообще нужны поэты, музыканты? А они их не просто терпят, они им покровительствуют...

Капитан (несколько пренебрежительно). Наверное для того, чтобы каждый корабль имел свои гимн.

Доктор (почти столь же пренебрежительно). Ха! Гимны-то как paз сочиняют шуты. Но вы терпите и соглядатаев. Зачем? В надежде, что они станут для вас свидетелями защиты перед будущим, расскажут, какие вы были добрые, умные и красивые. Разве не так?

Капитан, однако, думает о чем-то своем. Его этот разговор не очень занимает, скорее помогает отвлечься от тревожащих мыслей. Он нажимает рычажок на пульте, и сразу же откликается динамик.

Голос вахтенного штурмана. Вахтенный штурман слушает.

Капитан. Как дела?

Голос вахтенного штурмана. Все в порядке, мастер. Никаких происшествий. Скорость двадцать пять узлов, курс прежний.

Капитан. Спасибо. У меня пока все.

Видя эту озабоченность, доктор неожиданно начинает хохотать.

Капитан. Над чем это вы, свидетель обвинения?

Доктор. Защиты, мастер, защиты! Прокуроров, признаться, не люблю. Я представляю себе, как этот наш милый сукин сын лежит сейчас на хирургическом столе с распоротым брюхом...

Капитан. Вы о старшем помощнике?

Доктор. О ком же еще!

Капитан. Не вижу ничего смешного.

Доктор. А тамошние эскулапы, врачи, которые его потрошат, вообще ничего не видят и только удивляются… (Жестами, мимикой он изображает это удивление.) Ха-ха-ха! У него же ничего нет!

Капитан. Не понимаю. Вы же сами звонили мне: аппендицит, нужна госпитализация...

Доктор. Конечно! Он попросил, а я придумал. Острый аппендицит! Ха-ха-ха!

Капитан меняется в лице. Отодвинув рюмку, которую хотел было взять, он встает, подходит к доктору, берет его за грудки и вытаскивает из кресла.

Капитан. Послушайте, шут или соглядатай, вы серьезно? Или это очередной ваш треп?

Доктор. Мастер! Ради бога! А если бы вы попросили, разве вам я не сделал бы то же?

И столько удивления, столько искренней обиды у него в голосе и на лице, что капитан небрежно отталкивает его, так что доктор снова оказывается на прежнем месте в кресле. И он тут же тянется к рюмке. Капитан между тем растерян и озадачен. Взгляд на портрет: Старик тоже выглядит озабоченным.

Капитан. Вы в самом деле шут. Если бы вы еще знали, какие это может иметь последствия...

Доктор (с абсолютной убежденностью). Никаких. Вы без него прекрасно обойдетесь. Разве что придется несколько лишних вахт отстоять, но тут я в искупление вины с удовольствием составлю вам компанию. А девка, ради которой он остался, все равно его бросит: у любви, как у пташки, крылья... Однако раньше он думал просто поболтаться в порту до нашего возвращения, а сейчас — пришлось на живодерку. Иначе, если мы взлетим на воздух, сгниет в тюрьме. За что?

Последний пассаж доктора производит на капитана почти ошеломляющее впечатление: совсем по-иному теперь представляется ему история с возможным минированием судна... Нажимая рычажок, он обращается к своему пульту связи.

Капитан. Говорит капитан. Запишите радиограмму начальнику портовой полиции. Всего три слова.

Голос радиста. Слушаю.

Капитан. Диктую: «Навестите нашего больного». Повторяю еще раз: «Навестите нашего больного». Поставьте мою подпись и немедленно в эфир.

Распорядившись, капитан резко поворачивается к доктору.

Капитан. Откуда вы знаете, что мы можем взорваться?

Доктор. Зачем вы дали эту радиограмму? Ах, мастер! Он, конечно, дурак и свинья, но бомбы закладывать не станет. Или мы окончательно спятили и теперь не верим никому? Да он еще месяц назад хотел застать на горячем свою девицу. Тогда мы это и придумали. Месяц назад! А сейчас мужик валяется с распоротым брюхом в больнице...

Капитан (жестко). Я вас спрашиваю: откуда вы знаете, что мы можем взлететь на воздух?

Доктор (встает и говорит в хмельном кураже). А может, я сам заложил эту бомбу... Чтобы испытать новые, небывалые ощущения... Подумаешь, большое дело...

Капитан. Перестаньте паясничать, болван!

Доктор (несколько успокоившись). Не верится? Мне тоже... Но вы принюхайтесь. (И в самом деле вертит головой, словно принюхиваясь к чему-то.) Здесь все этим пахнет. Сюда не нужно ничего специально закладывать, все само по себе созрело и готово...

Капитан (оценив, похоже, риторику своего собеседника). Почему же вы не убежали?

Доктор. А вы, капитан, типичный продукт времени. Ну никак не можете понять экзистенциальные настроения... Я остался, и вы спрашиваете, почему не сбежал. Если бы убежал, меня спросили бы, почему не остался. Если останусь жив, обязательно кто-нибудь спросит, почему не погиб... Безумный мир!

Капитан. И все-таки.

Доктор. Ах, для вас это принципиально важно! Но куда убегать? Куда? Разве вы не видите, что все сгнило. От свай до стропил или, если хотите, от киля до клотика. Все тлен. Рушатся устои. Люди смеются над милыми и глупыми словами: не убивай, не прелюбодействуй, не воруй, возлюби ближнего... Слова-то какие, а? Тяжеловесные и нелепые, как буфет из бабушкиного приданого. А ведь в них — правда… Из всех разумных существ в эти бредни верят сейчас только наивные и добрые дельфины. А вы верите? Я, ежели по совести, нет, не верю... Если вино прокисло, забродило, а пробка крепка, то бутылка сама по себе взорвется. Вот и мы — весь мир — сейчас в таком положении. Когда-то меня поразили слова: «Если свет, который в тебе, есть тьма, то какова же тьма?» Вот я и хочу заглянуть этой тьме в глаза. Боюсь, но все равно хочу...

На сцене между тем во время этого разговора в который раз словно бы зарождается нечто новое — это еле слышное тиканье часового механизма. Где-то идут часы, отсчитывает секунды невидимый таймер. Капитан и доктор замечают явно посторонний звук одновременно и теперь напряженно к нему прислушиваются.

Даже Старик на портрете настороженно приложил ладонь к уху, чтобы было слышнее.

Напряжение сказывается и в том, что, налив себе рюмку коньяку, доктор ставит затем бутылку на стол с величайшей осторожностью.

А стук часов разрастается, крепчает, заполняет все помещение. Капитан и доктор смотрят по сторонам, чтобы понять — откуда этот звук и что он означает? Кто-то из них заглядывает, может быть, даже в суфлерскую будку, а другой на цыпочках подходит к рампе, пристально вглядывается в зал: не оттуда ли грозит опасность?

Наконец оба они — капитан и доктор — из разных концов сцены приближаются к стоящему в салоне дивану. Капитан приседает на корточки и достает из-под дивана чемодан, оставленный женой. Открывает крышку — тиканье становится еще громче. Капитан поспешно выбрасывает вещи из чемодана — пеленки, полотенца, косметику, дамские чулки, — пока у него в руках не оказывается небольшой сверток, который, как кажется, бьется, пульсирует, живет сам по себе. Капитан заворожено смотрит на него, и тогда доктор выхватывает его из рук, начинает лихорадочно рвать обертку свертка.

Доктор (с нервным смешком). Будильник, мастер. Самый обыкновенный механический будильник с пружиной для завода... А я ведь и в самом деле испугался, подумал о бомбе с часовым механизмом. Вы можете объяснить, зачем она его с собой везла? Или купила как антикварную вещь?

Доктор нажимает кнопку, и будильник начинает скучно и буднично дребезжать. Эпизод нелепый и вполне фарсовый.

И вот уже никакого зловещего тиканья часов нет, а вместо него опять слышится хорошо знакомый голоc.

Голос затейника. Прелестные дамы и кавалеры! А не сплясать ли нам на сон грядущий огненный танец ча-ча-ча?

В этот момент начинает взахлеб, неудержимо и громко хохотать Старик на портрете.

Капитан, снова взявший часы, тупо, непонимающе их рассматривает. Неожиданный и оскорбительный смех Старика вызывает у него приступ ярости, и капитан швыряет будильник в портрет. Смех обрывается, но до чего же весело звучит музыка огненного танца ча-ча-ча! Она звучит, постепенно стихая, и после того, как на сцене так же постепенно гаснет свет.

Гаснет свет.

А спустя мгновение, как нечто призрачное и неопределенное, возникает огромный, во всю сцену густо-синий экран с кое-где разбросанными на нем мерцающими точками-звездами. Можно действительно предположить, что это проекция звездного неба, карта Вселенной. Пусть, скажем, там будут и узнаваемые созвездия вроде ковша Большой Медведицы.

По-прежнему словно издали звучит та же музыка, а в нижней части экрана появляется еще одна — движущаяся — звездочка. Она неторопливо пересекает вверх по диагонали темно-синее поле и, достигнув его центра, ослепительно и ярко, но бесшумно взрывается.

Вслед за этим на экране появляются кадры, показывающие космическую катастрофу, взрыв звезды, как мы их себе представляем: протуберанцы, кипение пламени, расплывающийся мертвящий свет… В этом ряду промелькнет охваченный пламенем тонущий корабль. И тут же на полуфразе обрывается музыка.

В центре звездного экрана по-прежнему бесшумно бьется в конвульсиях, гаснет и вновь вспыхивает некая звезда. А на слегка подсвеченном просцениуме появляются две фигуры, закутанные в странные белые одежды.

Первый астроном. Кхе, кхе... Коллега! Вы заметили, коллега? Редчайшее явление! Мы видели вспышку, рождение сверхновой звезды — то, что случается раз в тысячу лет. Нам удивительно повезло...

Второй астроном. Но это же взрыв, и для кого-то, быть может, катастрофа!..

Первый астроном. Зато как интересно! Вот кретин! Неужели не понимает этого?

Второй астроном (старческим скрипучим голосом). Вы что-то сказали? Я не позволю себя оскорблять!

Первый астроном. Да не обращайте на это внимания... Мало ли чего мы говорим! Коллега, я предлагаю назвать эту сверхновую звезду моим именем…

Второй астроном. Этого еще не хватало... Единственное место, где пристало писать ваше имя, это...

Первый астроном. Но я умоляю вас, коллега... Впрочем, есть вариант: назовем ее "Альфой"…

Препираясь таким образом, две эти нелепые фигуры покидают сцену. Когда в зале загорается свет, сцена пуста, на ней ничего нет, и только ветер колышет экран да кулисы.

КОНЕЦ.